Мягкий восточный ветер приносит Южному городу утро. В его частицах спрятаны ароматы цветущих персиков, барбарисовых леденцов и кофейных зёрен. Южный город открывает глаза своих площадей и потягивает тело своих улиц.

Часы на главной площади медным колоколом отзванивают едва слышную трель, их стрелка спотыкается на цифре «один» и кубарем летит сразу к пятёрке. Часы сломались ещё несколько лет назад, но Южный город нашёл этот факт невероятно очаровательным. Поэтому он никак не может послать за мастером, чтобы тот вернул минутной стрелке равновесие.

Южный город зевает трубами и окончательно просыпается. С нежностью он разглядывает своих жителей. Вот первые торговцы снимают чехлы со своих прилавков и начинают раскладываться; один из них – загорелый пожилой мужчина с кожей цвета скорлупы макадамии и молочной сединой. Южный город помнит его ещё маленьким непоседливым мальчишкой. Каждое утро он приходил сюда и бегал меж рядов, пока его отец расставлял приготовленные на продажу товары. Те годы прошли, Южный город давно простился со многими дорогими каменному сердцу жителями; теперь уже другие мальчишки бегают по рядам почти не изменившегося рынка, пока взрослые достают с тележек плетёные корзинки, протирают запылившиеся банки и выкладывают мешочки.

Южный город смотрит, как мужчина с орехово-скорлупковой кожей достаёт свои свёртки. В каждом – пучки трав, которые он лично собирал и высушивал: арника, конский хвост, тысячелетник, зверобой… Как только бумага с шорохом раскрывается, от стеблей расплывается терпкий аромат.

Внимание Южного города перескакивает на звяканье колёс. Это местный трамвайчик совершает своей традиционный объезд по оси старого центра; внутрь него уже забились почти два десятка пассажиров. Точно медовый торт, их склеившуюся массу, разрезает кондуктор. Несмотря на жару и давку, он добродушно улыбается каждому встречному. Ко многим из них обращается лично: «Доброе утро!», «Как ваша мама?», «Передавайте привет!», «И вам всего хорошего». Пересчитав всех пекарей, обувщиков, могильщиков и мебельщиков в трамвае, Южный город довольно кивает.

Он переводит взгляд на улицу Абрикосов и замечает Её. Говорят, если ты город, у тебя не должно быть любимчиков. Но Она совсем другое дело; это даже не любимица, но его сильная привязанность.

Всё началось ещё в её детстве. Южный город заметил, что Она смотрит на него не так, как другие. Будто он не просто маленький прибрежный городок, из которого большинство уезжает, как только окончат школу, а самый особенный Северный город, куда мечтают переехать все жители страны.

Она замечала львов на его фонарях, деревья на крышах и бабочек в подвалах; не смотрела сквозь него, выискивая в толпе знакомое лицо, но прямо в его стеклянно-бетонные глаза. Под Её чутким взглядом Южный город чувствовал, как становится больше. Он рос и рос, гордо выпячивая изгороди из плюща и винограда.

Говорят, ничего не бывает навсегда. Даже солнцу однажды придётся взорваться. И тревожное чувство, что дни их подходят к концу, всё чаще мучило Южный город.
Она вышла из своего дома на одной из крошечных центральных улиц; поздоровалась с булочником, вышедшим покурить, и со всеми стариками, птицами, рассевшимися за столики летней веранды. Только старики всегда приходили к открытию: брали чёрный кофе с бадьяном без молока и гору выпечки: меренговые квадратики, малиновые кружочки и морковные треугольники. Сделав первые, обжигающие глотки, они принимались читать газеты, а потом громко спорить о новостях за папиросками. «Я говорю вам, что всё это абсолютно верно. Если бы мы первые не сделали, так и никто бы не сделал», «Всё глупости, ты давно уже путаешься», «Нашего старого доброго правителя на вас нет! Устроили балаган».

Оставив стариков позади, Она здоровается с цветочником. В этот момент Южный город подмигивает, шелестит утренним ветром, и продавец чувствует порыв подарить Ей цветок, только вчера распустившийся цветок гортензии.

– Что вы, что вы, – Она вертит головой.
– Да нет, я настаиваю! Вы ведь так часто покупаете у меня эти никому не нужные веточки беладонны.
– Так они самые красивые.
– Возьмите, я прошу.
– Ну, хорошо. Спасибо! Хорошего вам дня.

Южный город улыбается проводами, что тянутся от каждого его края, и продолжает наблюдать; смотрит, как Она выходит на площадь, проходит её по диагонали, сворачивает на улицу с фонтанами, следом на переулок почтового отделения, в сквер забытых музыкантов и оказывается на Тёплом бульваре, что ведёт прямо к берегу. Это её любимый маршрут, который заканчивается у секретного места за бухтой. Там брошены старые лодки, от которых ещё пахнет былой смелостью покорения морей и рыбой.

В этом укромном месте у Неё и Южного города было много откровенных разговоров. О страхе смерти, первой любви, больших мечтах. Иногда они и не говорили вовсе. Молча смотрели на воду, как в ней искрится солнце, как на поверхность всплывают маленькие рыбы и как чайки кружат в небе, укладываясь животами на воздух, как ложка на упругое желе.

«Я думаю, что птицы – это рыбы неба, а рыбы – птицы моря» – однажды сказала Она Южному городу. Ему эта мысль понравилась, и потом, спустя годы, часто вспыхивала в памяти.

Расстелив плед на молочно-карамельном песке, Она принялась доставать из сумки свой затёртый от любви набор для пикника. Красные ложки, зелёную тарелку и белую чашку. Следом Она вытащила бататово-сливочно-ореховую запеканку собственного приготовления и термос с гречишным чаем и крупкой какао. Любопытные чайки, кружившие неподалёку, приметили еду и тут же с криками направились в её сторону.
– В общем, мне нужно тебе кое-что сказать… – вдруг очень серьёзно начала Она, – Я оттягивала это, но через три дня уже поезд. В общем, я решила уехать. Мне предложили работу в Северном городе, какую хотела, и я не могу им отказать. То есть, могу, конечно, но ты же понимаешь, какая это возможность.

Хотя Южный город и предчувствовал такой исход событий, он жутко разозлился. Одно дело предчувствовать что-то и совсем другое – столкнуться с этим. Известие так его возмутило, что он набросил на Неё свои ветра, подтолкнувшие волны обрушиться на плед и набор для пикника.

– Ах! Ну вот, – Она расстроенно наблюдала, как соскользнувшую с тарелки запеканку уносило в море. – Я надеялась, что после стольких лет ты сможешь меня понять. Что во мне так много таится, чего здесь никто не замечает. Я заслуживаю быть чем-то большим. И это не значит, что я тебя разлюбила, но…

Слёзы выступили из её зелёных глаз и, ведомые гравитацией, покатились вниз по щекам. Южный город мог Её понять, но не хотел. Не хотел понимать, почему его вновь собираются покинуть. И он обрушил на берег всю ярость своего непонимания. Поднялся сильный штормовой ветер, вскруживший песчаные вихри. Чаек сдуло в море; послышался колокол прибрежной охраны. Она наспех собрала свои вещи, скинув всё в сумку вместе с песком, и бросилась прочь.

Два дня в Южном городе бушевал самый сильный шторм за последние сто лет. Он срывал с домов деревянные вывески обувных магазинов и булочных, вырывал молодые кусты белладонны, срывал с крыш некрепко прибитую черепицу. Горожане боялись выходить на улицу и молча наблюдали за происходящим из окна.

Он был зол и обижен. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь хоть раз в жизни захотел остаться рядом с ним. Искренне и по любви, а не из жалости или отсутствия других возможностей. И когда Она появилась, не было причин сомневаться, что мечта наконец-то может сбыться. Как же он ошибся! Все эти вечера за бухтой, все тайные проходы, и самые редкие камушки, которые он ей дарил… Всё было зря.

На третий день на улицах никого не было. Спрятавшиеся горожане смиренно выжидали, что будет дальше. Южный город вырывал из земли дорожный указатель, когда вдруг увидел Её. Выставив вперёд руки, прикрываясь от летевших в её сторону веток и листков бумаги, Она двигалась к площади. Встав в центре, вскинула голову и крикнула, что было сил:
– Если ты так этого хочешь, я останусь! Проживу здесь до конца своих дней. Только успокой свои ветра. Никто не должен страдать из-за моей мечты!

В этот момент тяжёлая ставня, из последних сил державшаяся за ржавые петли, сорвалась и устремилась к сердцу площади. Южный город смотрел, как та, что ранила его, даже не думала двигаться с места. Тогда он воззвал к своей мудрости и приказал диким ветрам умчаться прочь. Меньше всего на свете он бы хотел, чтобы кто-то предал себя ради его бетонного сердца.

На следующий день, в десять часов пятнадцать минут, они прощались на перроне.

– Спасибо тебе, – Она улыбнулась его кованым аркам. – Я буду скучать. И обязательно приеду в гости.

Поезд засвистел в нетерпении – пришла пора отправляться в путь. Пассажиры спешно стали заскакивать в тамбур, проходить в вагоны и усаживаться на деревянные скамейки.
Она осталась стоять на ступеньке и с нежностью смотрела на изученную до каждого кирпича станцию. На киоск с мороженым, на чугунные скамейки, на стенд с выцветшими афишами.

Когда поезд тронулся, Южный город не смог сдержаться и пролил на свои улицы дождь. Подсвеченные солнцем капли схватили каждый его сантиметр, скользя по трубам, рельсам, проводам и брусчатке.

Проводница попросила ту, что он любил, пройти внутрь. Она кивнула и, вытирая слёзы, обернулась посмотреть на устремившиеся к горизонту родные дома. Последнее, что она увидела, была пухлая радуга, вспыхнувшая над крышами.